Эта статья появилась в 70-е годы прошлого века в одном из исторических журналов. Думаю, это был «Storia» («История»).
Журнал был иллюстрированным, но я в этом не уверен. Автор, которому я имел удовольствие пожать руку, сегодня, в 2008 году, - бодрый восьмидесятилетний старик с ясной памятью, живущий в Креспано дель Граппа. Он уточнил, что его великий Предок отдал Богу душу, читая «Miserere». Я считаю, что католическая церковь поступила бы правильно, причислив его к своим мученикам.

Редактор
Милло Боццолан

Триста дней ФАМАГУСТЫ
(Марк Антонио Брагадин)

В течение десяти месяцев горстка венецианцев под предводительством Маркантонио Брагадина противостояла оттоманской армии. Потомок кондотьера через четыреста лет вспоминает жестокую смерть, уготованную турками его предку.

Капитан Роберто Мальвецци (Roberto Malvezzi) сбежал по лестнице в самый глубокий подвал форта Ривеллино. Пушечные выстрелы сотрясали стены. Слышались крики солдат и треск ружейных выстрелов. На площадке, на самом верху Крепости турки захватили траншеи, выкопанные венецианцами, и уже одолевали их. Мальвецци, ослепленный осколками штукатурки, побежал в последнюю галерею, на ощупь нашел бочонки с порохом и ведший к ним шнур, который он сам несколько дней назад приготовил вместе с полковником Альвизе Мартиненго (Alvise Martinengo) на крайний случай. У него дрожали руки и он терял драгоценные минуты. Тогда, с внезапной решимостью, Мальвецци обрезал короткий шнур и поджег его; с секунду он смотрел на дрожащее пламя, потом кинулся на лестницу, чтобы выбраться на воздух.
Через несколько секунд порох взорвался: из самых недр Ривеллино с вулканическим грохотом вырвалась смесь булыжников и земли. Солдаты взлетели на воздух, а крепость – опустошенная и дрожащая, - развалилась, подобно оползню, увлекая за собой и погребая живых и мертвых, турок и венецианцев. Только тогда, в необъятном облаке из пыли, закрывшим собою солнце, стремительная волна нападающих отступила. Стоял полдень 9 июля 1571 года.
В последовавшей величайшей тишине немногие выжившие и изнуренные защитники [крепости] начали собираться посреди развалин и подсчитали, что число павших – как с одной, так и с другой стороны – должно было составлять около тысячи человек. Полковник Мартиненго, давший приказ взорвать пороховой погреб Ривеллино, безуспешно искал Мальвецци.
Лишь через четыреста лет при раскопках на месте разрушенных защитных сооружений Фамагусты – кипрского порта – на свет Божий вышла кошмарная могила, в которой был заживо погребен человек: отрезок галереи, который пощадили и взрыв, и время, поскольку он оказался закупоренным с обеих сторон оползня. На земле лежали превратившиеся в пыль человеческие останки, золотой перстень и пряжка офицера Венецианской Республики.
Турки, заняв Фамагусту, – полуразрушенную за время жуткой осады – оставили древний город в полном запустении. Эта долгая летаргия позволила уже в наше время разыскать множество следов той войны, часто сохранных и драматических: оружие и шлемы, пули и ручные гранаты, огромное подземелье, выбитое в скале и послужившие убежищем от двух бомбежек для мирных жителей, многочисленные осколки бокалов из муранского стекла и посуды, которые венецианцы уничтожили (вместе с прочими предметами обихода) перед тем, как сдать город победителям.
На вершине своего неограниченного могущества, в феврале 1570 года, Турецкая империя, выдвинув коварные условия, «приказала» Венеции сдать ей остров Кипр – единственную землю Леванта, оставшуюся в руках у европейцев. Отказ Республики развязал войну, которая должна была закончиться знаменитой битвой при Лепанто – самой драматичной из множества битв, в которых Венеция принимала участие вплоть до этого момента с целью сдержать неконтролируемое вторжение турок в Средиземное море и Европу.
Гигантская оттоманская армия – самая мощная для своей эпохи – начала операции по высадке десанта первого июля на незащищенных побережьях между Лимасолом и Ларнакой. Столица острова Никосия – с мощными укреплениями и хорошим гарнизоном – была захвачена через два месяца борьбы. Турки сразу же уничтожили всех выживших защитников и ни в чем не повинное население: за один день было убито 20.000 человек. Перед лицом этого ужасного примера одна из двух морских крепостей Кипра – Кирения – не подчинилась полученным приказам и сдалась врагу, оставшись нетронутой. Венецианцам осталась лишь Фамагуста. Этот город-крепость не склонился перед угрозой бойни и отверг все приказы о сдаче, посему вражеские труппы организовали его блокаду на земле и на море; всем казалось очевидным, что город был обречен на верную смерть, если только к нему не придет срочная помощь. Турки обрушились на него армией, которая постепенно достигла 200.000 человек, венецианский же гарнизон едва насчитывал семь тысяч солдат.
Несмотря на то, что освобождение Фамагусты и отвоевание Кипра представляли собой интересы всего европейского Средиземноморья, республика Святого Марка была уже не в силах противостоять в одиночку всемогуществу противника. Венецианскому правительству удалось заключить альянс с Испанией, Папским государством и несколькими мелкими итальянскими княжествами. Флот этой «Лиги» собрался в Суде (на острове Крит) в начале августа, чтобы двинуться на Кипр.
Однако же этот альянс был скорее формальным, чем действительным. Кроме того испанцы стремились стать хозяевами Средиземного моря, прилагая все усилия к тому, чтобы турки и венецианцы уничтожили друг друга. Поэтому после длительных споров между главами альянса объединенный флот отправился к Фамагусте лишь 20 сентября 1570 года; когда он прошел уже половину пути, командор испанской эскадры Джанандреа Дориа (Gianandrea Doria) под предлогом того, что сезон подходит к концу, вернулся на зимовку на родину. Остальные предусмотрительно последовали за ним, отложив военные операции до следующей весны.
Джироламо Дзане (Girolamo Zane), командовавший флотом Сан Марко, сразу же по возвращении в Венецию был чуть ли не с позором разжалован, Фамагуста же так и осталась предоставленной собственной судьбе, несмотря на то, что венецианское правительство продолжало призывать крепость не сдаваться и посылала ей торжественные обещания уже готовой и соразмерной ситуации помощи.
В это время турки, подошедшие со всех сторон к городу уже на расстояние пушечного выстрела (так что их окружение превратилось в самую настоящую осаду), начали обстреливать венецианские позиции и жилую часть, будучи уверенными в том, что Фамагуста (хоть и отвергла два предыдущих призыва к сдаче) должна будет вскоре сдаться – разгромленная и изнуренная голодом.
Фамагуста того времени – цветущий торговый центр Леванта – была заложена тремястами годами ранее французами, ветеранами Крестовых походов. Потому-то она и была богата выстроенными в чистейшем готическом стиле дворцами и храмами, которые венецианцы поспешили защитить от обстрелов балочными перекрытиями и горами мешков с песком, как это делалось в Европе во время последних войн. Битва и впрямь обещала быть похожей на «современные» военные действия во всех смыслах этого слова. На укреплениях Фамагусты были выстроены в боевом порядке по меньшей мере 500 пушек всех калибров, противник же устанавливал почти что втрое превышающее их число орудий на окружавших город невысоких холмах. Кроме того, турки готовились воспользоваться столь многочисленными и столь мощными снарядами, что – как потом выяснилось – их никому не удалось превзойти вплоть до последних мировых войн.
Укрепления Фамагусты – созданные знаменитым архитектором того времени Санмикьели (Sanmichieli) – были плодом самых инновационных военных концепций. Прямоугольные крепостные стены – длиной почти в четыре километра – укрепленные по углам мощными бастионами, прерывались десятью донжонами и увенчивались насыпями аж в 30 метров шириной. На этих последних поднимались многочисленные редуты и казематы. Внутри над стенами возвышался десяток фортов – называвшихся «сavalieri» (1) – с которых контролировалось море и поля, снаружи они были окружены широким и глубоким оборонительным рвом, на контрэскарпе которого проглядывали траншеи передовых постов. Основной пункт атаки. И наконец, контрэскарп был защищен внушительным массивом форта Андруцци, перед которым – чуть ниже – располагался форт Ривеллино.
Но со стороны противника надвигалась армия, располагавшая несметными ресурсами, под личным – очень энергичным и талантливым – командованием Мустафы Паши, главнокомандующего имперской армии, полного решимости завоевать неприступную Фамагусту, которая стала бы самой блестящей из его побед. Следовательно, в наличии были все предпосылки для великой битвы, тем более, что и Венеция постаралась в выборе «Генерал-Капитана» (сегодня мы бы назвали его «губернатором»), которому были переданы военная и светская власть в восточной части Кипра, а стало быть – и в Фамагусте. Он происходил из древнейшего рода, известного с самого зарождения Венеции, который неизменно поставлял Республике военачальников крепкой закалки: ему было 46 лет и он – помимо заслуг на должности офицера при командовании морскими отрядами – уже отличился и в важных гражданских делах. Ему пришлось войти в историю из-за редкостной, трагической и славной судьбы. Звали его Марк Антонио Брагадин.
В то время как Мустафа денно и нощно набрасывался на венецианские укрепления, а в городе заканчивались припасы, маленькие быстрые лодки, вышедшие из Суды, пробирались через блокаду на море и продолжали доставлять послания от венецианского правительства, где в который раз содержались обещания помощи и призывы к сопротивлению. Посему Брагадин подготовил все необходимое для длительной защиты и обязал как гарнизон, так и мирных жителей бороться до последнего.
24 января 1571 года из Суды неожиданно прибыл на подмогу маленький отряд, под предводительством (и по личной инициативе) полковника Мартиненго (Martinengo), чему осажденные очень обрадовались, несмотря на то, что подмога была минимальной в сравнении с нуждами и огромным количеством солдат и вооружения, которые бесцельно простаивали на Крите. Эта щедрая и добровольная помощь дала понять Брагадину, что, несмотря на приказы правительства, венецианские военачальники (Себастьяно Веньеро (Sebastiano Veniero) на флоте и Сфорца Паллавичино (Sforza Pallavicino) в сухопутной армии) всеми силами противились отправке подкрепления в Фамагусту и не собирались рисковать ради помощи осажденным. Тем не менее это неприятное открытие не пошатнуло решимости «губернатора», убежденного в том, что родина-мать его не покинет.
В марте-апреле – коль скоро венецианский флот не двигался с Корфу – несколько больших турецких караванов судов смогли беспрепятственно перевезти на Кипр десятки тысяч солдат и разного рода оружие (среди которого были и гигантские гаубицы). Затем Мустафа, уставший ждать, что Фамагуста сдастся из-за голода, решил перейти в наступление, будучи уверенным, что завоюет город за несколько дней. И вот, на заре 19 мая 1500 турецких пушек открыли огонь, начав невиданный по мощи обстрел, который практически не заканчивался – ни днем, ни ночью – вплоть до окончания битвы (то есть в течение семидесяти двух дней). Турки использовали тактику систематического уничтожения защитных укреплений и психологического истощения противника, которая вновь появится лишь в последней Мировой войне: при непрерывных воздушных бомбежках Мальты итальянцами и немцами и Пантеллерии – американцами.
И именно на Пантеллерии пораженное ужасом мирное население укрылось в военных сооружениях, усугубив и без того ненадежное положение бойцов, хотя по ночам, когда бомбежка слегка утихала, простые жители – включая женщин и детей – отважно помогали солдатам закрывать бреши мешками, наполненными землей и домашней утварью, рыть траншеи и восстанавливать артиллерийские позиции.
Тем временем прекрасные дома, готические церкви и знаменитые дворцы час за часом горели и необратимо разрушались (в конце июля были дни, когда горели целые кварталы города); час за часом 170.000 пушечных выстрелов, которые совершили турки во время битвы, ослабляли и уничтожали защиту города.
Одновременно – хоть и ценой тысяч погибших – турки заполняли землей некоторые участки оборонительного рва, насыпая целые площадки, поднимавшиеся до самых стен крепости, и наносили все более яростные набеги, стремясь ворваться в город. Тем не менее Брагадину удавалось поддерживать в своих людях такую отвагу, что даже все тяготы и зверства, разбитые надежды и лишения не сумели погасить их воинственный пыл, и они продолжали отражать каждую атаку, нанося врагу кровавые потери.
Как только выяснилось, что битва оказалась сложнее, чем предполагалось, Мустафа начал «минную войну». Турецкие саперы, выкапывая длиннейшие подземные туннели, проходившие под оборонительным рвом, минировали их огромным количеством взрывчатки. Поэтому под ногами у венецианцев постоянно взрывались целые пласты позиций, после чего турки сразу же выскакивали из-под развалин, стремительно нападая несколькими потоками. Особо тяжкий урон (несмотря даже на то, что венецианцы после многочасового рукопашного боя все же сумели сдержать захватчиков) нанесли две мины: та, что 21 июня открыла брешь в угловом бастионе Арсенала, и другая – пробившая 29 июня стены форта Ривеллино.
5.000 пушечных ударов, обрушившихся на Фамагусту лишь за один день – 8 июля – позволили почувствовать неумолимое приближение генерального наступления; и действительно Мустафа развернул его на следующий день, сосредоточив основные силы на пробоинах в Ривеллине и Арсенале. Турок остановили, но – как уже говорилось – для того, чтобы не позволить им спуститься с Ривеллино, пришлось взорвать целую крепость, принеся тем самым в жертву вместе с капитаном Мальвеции почти триста солдат-венецианцев. «Венецианцев» - только потому, что бились они под штандартом Святого Марка. На самом же деле, подобно всему войску Республики, гарнизон Фамагусты состоял из трупп наемников, набранных чаще всего из районов Центральной и Южной Италии, равно как и их капитаны и генерал (Асторре Бальони (Astorre Baglioni) – уроженец Перуджии).
И тем не менее в Фамагусте (в отличие от того, что происходило в аналогичных ситуациях) почти все эти наемники славно бились до последнего вздоха, в уверенности – переданной им «Губернатором» - что от их сопротивления зависит судьба всех народов Полуострова, во всяком случае – до того момента, когда флот Лиги не начнет биться с оттоманским флотом.
Силы Фамагусты тем временем были уже на исходе. У нее осталось меньше 2.000 солдат, большинство из которых были ранены или больны, и в обоих случаях – обессилены тяготами и голодом. Уже давно, после того, как все съестные припасы закончились, и военные, и мирное население получали паек в виде небольшого количества засохшего хлеба и мутной воды с несколькими каплями уксуса. С первых чисел июля ситуация всем уже казалась безысходной, особенно – после того, как новость о флоте Лиги уже вошедшем в воды Кипра, к несчастью, оказалась ложной. В действительности же венецианская армада перебралась в Мессину, вместе с папскими галерами и судами мелких союзников, в пассивном ожидании испанской армады (которая пришла туда лишь в конце августа).
Караван судов с отрядами и припасами, наконец-то посланный венецианским правительством в Фамагусту, во время его стоянки в Суде был перенаправлен в Мессину по приказу Себастьяно Веньеро, который подобным образом оставил для своего флота то жизненно необходимое подкрепление, которое, возможно, было решающим для битвы осажденных. Таким образом Фамагуста осталась предоставленной самой себе.
14 июля была отброшена новая ужасающая атака на Ривеллино, но жители – уже потерявшие надежду – начали призывать к сдаче города. 19 июля Брагадин написал свой последний рапорт правительству республики, невозмутимо описав ситуацию; написал он и последнее письмо семье, призывая ее – помимо прочего – «простить виновных» в этом попустительстве, которое уже приняло характер измены. Из этого последнего послания – прочитанного с огромным волнением всей Венецией – следует, что «губернатор» сознавал неизбежность потери Фамагусты и собственной жизни.
Тем временем турецкий командующий, разгневанный тем, что венецианцы – вопреки всем ожиданиям – разбивали его армию, готовил решительное и разгромное по силе нападение. Вечером 29 июля десятки тысяч турок бросились в генеральную атаку, которая беспрерывно длилась 48 часов, вплоть до вечера 31 июля. Но отряды этих итальянских «наемников» - голодных, оборванных и оставшихся уже почти без боеприпасов, большей частью уничтоженные – невероятным образом «размножаясь» в самых неожиданных местах, повсеместно сумели сдержать яростный наплыв имперских трупп.
Тогда Мустафа той же ночью 31 июля приказал с помощью мощнейшей мины взорвать целый бастион Арсенала и длинный отрезок прилегающих к нему стен. Все защитники этого отрезка были поглощены огромным оползнем, но на их место в темноте, на руинах тут же пришли другие и, «бившись не как люди, но как гиганты» (так Мустафа напишет потом султану), еще раз сдержали и отбили натиск врагов. Зарю 1 августа турки встретили без сил, оставив за собой поле, усыпанное погибшими (среди которых, кажется, был и доблестный первенец Мустафы); и впервые за семьдесят два дня их пушки замолчали. Посреди невероятной тишины, опустившейся на город, передыхали ошеломленные венецианцы: они выиграли и эту битву. В лагере противника Мустафа – озабоченный невероятным поражением и понесенными тяжелейшими потерями – был далек от того, чтобы представлять себе жалкое положение защитников. Тем не менее он решил, что сможет наконец-то вынудить их отказаться от этой жестокой борьбы, предложив исключительно почетные и щедрые условия: сохранение жизни и имущества абсолютно всех осажденных, соблюдение всех интересов мирного населения в будущем, почетный мир с венецианцами и их переправка в Суду.
В тот же день, первого августа 1571 года, парламентер доставил в город турецкие условия. Брагадин не одобрил тот факт, что его впустили, и не пожелал даже взглянуть на документ. Но генерал Бальони жестко заметил ему, что после последнего боя у них осталось боеприпасов лишь на один день стрельбы и всего 700 солдат, среди которых и раненые (то есть в среднем по одному на каждые 5-6 метров защитного периметра). Посему Бальони уговорил «губернатора» вызвать к себе офицеров, судей, епископа и старейшин от населения, чтобы выслушать их мнение.
Собравшись на совет, Мартиненго и горстка офицеров заявили, что лучше умереть в последнем бою, потому что турки обязательно не соблюдут условия договора; но бoльшая часть приглашенных – с Бальони во главе – придерживалась противоположного мнения и утверждала, что в данной ситуации (после того, как было доказано, что родина-мать оставила Фамагусту без помощи) их долгом было спасти хотя бы жизнь мирного населения и выживших солдат. Это большинство, уже почти готовое поднять мятеж, в конце концов сломило железное упорство, с которым Брагадин вел этот год войны; с другой стороны, у него больше не было средств, чтобы навязать свой выбор. Сам «губернатор» не желал склоняться перед врагом, но все же согласился на то, чтобы Бальони подписал акт о капитуляции.
4 августа турки беспрепятственно вошли в город, а венецианцы взошли на корабли, выделенные им для переправки в Суду. Казалось, что Бальони был прав. Более того, Мусафа с исключительной вежливостью попросил, чтобы Брагадин и его офицеры пришли к нему перед отъездом, потому что он желал познакомиться с ними и выразить им свое восхищение их доблестным поведением на поле боя. Но во время этого визита совершенно неожиданно венецианцы были разоружены, связаны и зверски убиты на месте, начиная именно с Бальони. В тот вечер Мустафа сохранил жизнь лишь интенданту Тьеполо (Tiepolo), другом которого он когда-то был в Каире, Мартиненго и Брагадину, впрочем, этим последним он приказал тут же отрезать уши – обычай турок по отношению к преступникам. Одновременно с этим – что только подтверждает запланированность событий – солдаты, ожидавшие на борту кораблей, были взяты под стражу, чтобы затем быть проданными в рабство в Константинополь.
Семидесятилетний Тьеполо был повешен через три дня перед турецким генералом, входившим в город.
Мартиненго вешали три раза (потому что первые два раза веревка виселицы рвалась), несмотря на то, что турецкие солдаты были так восхищены его доблестью в бою, что даже назвали его именем самый большой угловой бастион.
И наконец Маркантонио Брагадину Мустафа уготовил мученичество столь ужасное, что позднее его осудили даже в Константинополе. Современные историки раскрыли его причину, которая состояла не столько в том, что Брагадин решительно отверг многочисленные предложения перейти на службу турецкой империи, сколько в ярости, которую вызвал в Мустафе несостоявшийся захват Фамагусты. Ярость, превратившаяся в свирепую ненависть, когда генерал узнал о мизерной численности выживших венецианцев и их боеприпасов, особенно – по сравнению в бесчисленными потерями, которые турки понесли вокруг этого города: в общей сложности 80.000 человек, цвет имперской армии. Добавив к ним 6.000 погибших венецианцев, английский историк Руперт Ганнис (Rupert Gunnis) подсчитал, что при линии боя протяженностью не более двух километров, по численности потерь битва при Фамагусте превосходит знаменитые бойни при Лондондерри (2) и Вердене (3).
Утром 17 августа, после тринадцати суток постоянных жесточайших пыток, Маркантонио Брагадин, окруженный турецкими отрядами, был протащен по улицам Фамагусты, по фортам, насыпям и бастионам. Изнуренный, израненный и покрытый незаживающими язвами, с гноящимися ушными отверстиями, он был вынужден переносить тяжелые мешки с землей, подвергаясь избиению и всяческим издевательствам. Достоинство и стоицизм, с которым он переносил все истязания, еще больше распаляла жестокость мучителей, и все же он еще нашел силы, чтобы резко оскорбить турецкого генерала перед его отрядами, выстроенными на площади перед кафедральным собором, обвинив его в зверствах и несоблюдении пактов.
После того, как его в последний раз предупредили, что в случае неповиновения его ожидает кошмарная смерть, он ответил просто: «убейте меня сейчас же». Тогда его привязали к колонне (сохранившейся до наших дней), с которой был сброшен венецианский лев, и медленно содрали с него живьем кожу, всю целиком, начиная с затылка и спины и перейдя потом на лицо, руки, грудь и так далее. Жертва перенесла это мучение с нечеловеческим мужеством, не издав ни единого стона. Он сказал лишь: «Не ведают, что творят». И еще он сказал: «Бедная моя жена и дети мои, когда вы узнаете...». И еще: «Я счастлив умереть там, где погибло столько отважных солдат».
Он испустил дух в самом конце долгой пытки, все еще на ногах, привязанный к колонне. Мученичество, которое должно было быть варварским праздником, закончилось мертвой тишиной, опустившейся на тысячи людей, покоренных исключительным достоинством этого конца.
Десять лет спустя кожа Маркантонио Брагадина – которую забальзамировали и отвезли как трофей в Константинополь – была украдена неким солдатом из Фамагусты, бывшим уже рабом у турок, и нашла последнее пристанище в Венеции, в памятнике, расположенном в базилике святых Иоанна и Павла. Там автор и увидел эти останки во время экспертизы, проведенной в 1961 году, которая подтвердила имеющиеся свидетельства об этом мученичестве. Также позднее, в Фамагусте, нашлось живое подтверждение эпилога, казавшегося легендой. Согласно традиции, тело Брагадина было выкуплено неким другом и тайно похоронено неподалеку от города. И там-то, на дороге, ведущей на Север от Фамагусты, четыреста лет спустя мы нашли эту могилу под маленькой капеллой, выстроенной кем-то во время турецкой оккупации, чтобы передавать из поколения в поколение тайную память об этом захоронении.
Как бы то ни было, битва при Фамагусте и жертвенность ее защитников не были напрасными: они ослабили турецкие силы, дав тем самым флоту Лиги время, чтобы наконец-то прийти к взаимному согласию и двинуться затем к той сенсационной победе при Лепанто (4), которая спровоцировала упадок могущества оттоманской империи. В тот день – 7 октября 1571 года – венецианские галеры набрасывались на турок с криком: "Вспомните Фамагусту!"

Источник: Marc'Antonio Bragadin, I trecento giorni di Famagosta.

 

Примечания:

1) Cavalieri - "рыцари" или "всадники" (итал.).

2) Этот город, где укрылись примерно 30 000 беженцев из числа ольстерских протестантов, был осажден Яковом II 19 апр. 1689. Его защищали примерно 7000 вооруженных горожан во главе с майором Генри Бейкером. Они продержались до 30 июня, когда полковнику Керку удалось наладить переправу через Лох-Фойл и доставить провизию в город. После этого осаждавшие отступили, потеряв 5000 чел. За время осады. Силы гарнизона сократились до 4000 чел. Среди погибших был и майор Бейкер.

3) Битва при Вердене (29 февраля - 18 декабря 1916) – одно из крупнейших сражений Первой мировой войны на Западном фронте. Полномасштабное наступление немцев под Верденом, французской крепостью, успехом не увенчалось, фронт продвинулся лишь на 5-6 километров вглубь французской территории. Однако наступление остановлено не было. Сражение под Верденом вошло в военную историю еще и под названием "Верденская мясорубка", настолько огромными оказались потери сражавшихся сторон на сравнительно небольшом участке фронта. Германские потери составили 280 тысяч человек убитыми и ранеными, французские - 315 тысяч человек.
Полномасштабное наступление немцев под Верденом, французской крепостью, успехом не увенчалось, фронт продвинулся лишь на 5-6 километров вглубь французской территории. Однако наступление остановлено не было. Сражение под Верденом вошло в военную историю еще и под названием "Верденская мясорубка", настолько огромными оказались потери сражавшихся сторон на сравнительно небольшом участке фронта. Германские потери составили 280 тысяч человек убитыми и ранеными, французские - 315 тысяч человек.

4) Битва при Лепанто (известная также как битва при Эхинади) произошла 7 октября 1571 года, в ней участвовали флот Оттоманской Империи и флот так называемой «Святой Лиги», в которую входили военно-морские силы Венеции, Испании, Генуи, Мальтийского Ордена, Герцогства Савойского и Папского государства. Битва – третья по счету и основная по значимости среди битв, случившихся при Лепанто, - закончилась полной победой флота Святой Лиги под командованием Дона Джованни Австрийского над оттоманским флотом Мехмета Али Паши, погибшего в этом сражении.

© Перевод с итальянского и примечания Светланы Блейзизен