Некоторые историки полагают, что кровавое преступление явилось "пусковым механизмом" для душевной болезни Карло. Но это не так, скорее, оно даже задержало ее, дав выход его внутренней агрессии, с одной стороны, и - через чувство вины и греховности - позволившее ему понять смысл христианства и приблизиться к Богу, - с другой.
До конца жизни Карло периодически испытывал угрызения совести (усиливавшиеся с возрастом), которые заглушал делами благотворительности и жертвуя огромные суммы на мессы по усопшим. Но поначалу казалось, что он даже успокоился. Никогда он не был так кроток со своими близкими, как в эти три года добровольного заточения. Ему было тогда всего двадцать четыре года, но он вел жизнь старого монаха. Бòльшую часть своего времени он посвящал сочинению духовной музыки, практически забросил охоту, занялся разведением лошадей, перестроил замок и приказал выстроить монастырь капуцинов, капеллу в которой назвали Santa Maria delle Grazie (то есть Святой Марии Благодатной).
Кроме того, в 1591 году произошло и еще одной событие, весьма благотворное для психики Карло, - умер его отец Фабрицио, и он автоматически получил титул князя Венозы и вице-короля Неаполя, став, следовательно, человеком, которому уже никто (кроме короля Филиппа П Испанского, у которого на тот момент были совсем другие заботы) не мог ничего приказывать. Наконец-то пришла долгожданная свобода.
Разумеется, человек такого ранга уже не мог жить как отшельник. Благодаря родственникам, видевшим в нем средство для установления новых политических связей, он неожиданно быстро вернулся ко двору, и с этого момента уже не отказывался заниматься делами, полагавшимися ему по статусу. Единственной, оставшейся ему, возможностью бегства от них, было сочинение мрачных мадригалов и респонсориев.
И вот теперь-то настал момент вспомнить наконец о музыке Карло, ибо вскоре после его "возвращения в мир" он достиг вершин своего искусства. Если взглянуть на его творения в перспективе, можно заметить, что с этого момента и вплоть до смерти он больше не изменял своего стиля, то есть - стиля своего времени. Он почти что дошел до границы, еще чуть-чуть, и он мог бы стать новатором, но - увы - границу эту он так и не перешел. Он так и не осмелился взглянуть в лицо барокко, продолжая писать в старой манере произведения для нескольких голосов а капелла. Карло был одним из очень немногих композиторов, которых без малейшего сомнения можно назвать маньеристами - подобно их "собратьям" художникам и скульпторам той эпохи. Его музыка дошла до своего логического завершения (то есть - до мертвой точки), стилистически выдохлась и не смогла даже относительно приблизиться к тому, что всего через несколько лет напишет Монтеверди.
Музыка Карло поражает слушателя своей интенсивностью, граничащей с извращением. При этом у него (слушателя) не возникает чувства зарождения в ней некоей новой эстетики. В произведениях Карло басы могут заглушать голоса сопрано, им свойственны диссонансы и странные иллюзорные концовки. Еще одной характерной их чертой являются неожиданные перепады тональностей, похожие на крик, например из ля бемоля - в фа диез мажор.
Стихи, которые он слагает под воздействием музыки, всегда исключительно мрачны и полны боли; когда он не находит подходящих текстов для своих композиций, он сочиняет что-то сам - все в том же ключе.
В последнее время, когда к музыке Карло неожиданно пробудился довольно сильный интерес, и кто-то даже увидел в нем предтечу Вагнера и Шнитке, существует и прямо противоположное (и, несмотря на едкость, возможно, более верное) мнение, согласно которому музыка его - это своеобразный "астматический приступ, озвученный несколькими голосами". Стоит заметить, что - не случись с ним всей этой трагической истории - его имя вряд ли упоминалось бы сейчас чаще, чем имена его современников, таких как Ненна, Верт, Маренцио или Макè, учитывая, что даже такие гораздо более талантливые композиторы как Габриэли и Луццаски ныне почти забыты.
Тем не менее, Карло вовсе не был дилетантом и часто страдал от того, что его собратья-композиторы видели в нем, прежде всего, князя, располагающего почти неограниченными средствами, и лишь затем - музыканта. Можно сказать, что он был тем талантом (чтобы не сказать - гением), который - не сумев сам раскрыться - все же подготовил почву для рождения Монтеверди. Он и сам в конце жизни почувствовал, что отстал от времени, но ничего не смог с этим поделать, поскольку в музыку он всегда вкладывал исключительно самого себя и свои проблемы.

Следующая