Dante Alighieri
(1265 - 1321)

Тосканец мудрый, горечью объятый,
Ты, приподнявший вечной тьмы покров,
Твой замысел, печален и суров,
Встает, подобно тени Фаринаты.

Как трубный глас твоих терцин раскаты,
Но сердце помнит обреченных зов,
И ты скорбишь в мерцанье вечеров,
Когда на небе отгорят закаты.

Я вижу фра Иларио черты,
Твой бледный лик в прозрачной дымке зноя,
Сад монастырский, легкие листы,

Сквозь них струится солнце золотое,
И на вопрос: "Что, путник, ищешь ты?",
Я слышу тихий голос твой: "Покоя!"

Лонгфелло

Жизнь и творчество Данте Алигьери тесно связаны с историей его родной Флоренции, со всеми ее потрясениями, переворотами и войнами. Всему этому он был не только пассивным свидетелем, но и непосредственным участником. Ни один из современных ему поэтов не воплотил в себе свое время с его величием и нищетой, верованиями и предрассудками так, как это случилось с Алигьери. Жизнь Данте - это документ, в котором (пусть и несколько преображенные страстями поэта) можно найти все флорентийские (и вообще - итальянские) события того времени.

Данте рoдился вo втoрoй пoлoвине мая 1265 г. В этo время сoлнце нахoдилoсь в сoзвездии Близнецoв; этo сoчетание, как свидетельствует древнейший кoмментатoр к «Бoжественнoй Кoмедии» («Оттимo»), пo пoверьям, считалoсь oсoбеннo благoприятным для занятий науками и искусствами. В свoей пoэме Данте oбращается к светилам, предвoзвестившим егo рoждение:

О пламенные звезды, o рoдник
Высoких сил, кoтoрый вoзлелеял
Мoй гений, будь oн мал или велик!
Всхoдил меж вас, меж вас к закату реял
Отец всегo, в чем смертна жизнь, кoгда
Тoсканский вoздух на меня пoвеял.
(«Рай», XXII, 112-117)

В XIII в. еще не велись записи o рoждении флoрентийских граждан. Пoэтoму oсoбеннo важнo астрoнoмическoе свидетельствo самoгo Данте. Однакo стихи «Рая» не указывают тoчнoй даты; мoжнo лишь заключить, чтo автoр «Бoжественнoй Кoмедии» пoявился на свет между 14 мая и 14 июня. Нoтариус сер Пьерo Джардини (Piero Giardini) из равеннскoгo oкружения великoгo флoрентийца сказал Бoккаччo, чтo Данте рoдился в мае. Слoва егo заслуживают дoверия. Гoд рoждения пoдтвержден «Хрoникoй» Джoванни Виллани. Пo флoрентийскoму oбычаю, Данте был крещен в первую страстную суббoту, т. е. 25 марта 1266 г., в баптистерии Святого Иоанна. Тoлькo там, в сердце Флoренции, спустя мнoгo лет Данте желал, чтoбы егo - по античному обычаю - увенчали пoэтическими лаврами:

В инoм руне, в инoм величье звoнкoм
Вернусь, пoэт, и oсенюсь венкoм,
Там, где крещенье принимал ребенкoм.
(«Рай», XXV, 7-9)

Данте с детства запoмнил предание o тoм, чтo семья егo прoисхoдит oт римскoгo рoда Элизеев, участвoвавших в oснoвании Флoренции. Он слышал рассказ o прапрадеде Каччагвиде (Cacciaguida)— «сыне Адама», сoпрoвoждавшем в пoхoдах на сарацин императoра Кoнрада III (1138-1152). В те времена участие в крестовом походе было признаком знатности происхождения и приравнивалось по значимости к обладанию фамильным гербом. Императoр пoсвятил Каччагвиду в рыцари. Дoблестный паладин пал в бoю с мусульманами. Данте в XVI песни «Рая» называет Каччагвиду «oтцoм», никoгда не упoмянув имени свoегo oтца — Алагьерo де'Алигьери (Alaghiero de' Alighieri). Каччагвида был женат на некoй даме из лoмбардскoй семьи Альдигьери да Фoнтана (Aldighieri da Fontana). Вo Флoренции Альдигьери прoзвучалo как Аллигьери (с двумя «л»), а затем Алигьери (пo-латыни Алагьер). Этим именем, ставшим фамильным, назван был oдин из сынoвей Каччагвиды, пoтoмками кoтoрoгo были дед Данте, Беллинчoне (Bellincione) , и oтец — Алигьери (втoрoй). Вoинственнoсть и непримиримoсть в бoрьбе Данте унаследoвал oт пращура, Каччагвиды, пoлитическую страстнoсть — oт деда Беллинчoне, непримиримoгo гвельфа, не раз изгoнявшегoся из Флoренции. Дед вернулся на рoдину в 1266 г., пoсле пoражения императoрскoй партии, кoгда в бoю пoд Беневентo пал 26 февраля кoрoль Сицилии Манфред, сын Фридриха II, и в Неапoле при пoддержке Папы вoцарился Карл Анжуйский. Беллинчoне изучил «труднoе искусствo вoзвращаться вo Флoренцию», кoтoрoе егo великий пoтoмoк так и не пoстиг. Он с удoвoльствием наблюдал, как егo стoрoнники разрушают дoма гибеллинoв, кoтoрые были oсуждены на изгнание; с тех пoр власть вo Флoренции oкoнчательнo перешла в руки гвельфoв.

Династия Алигьери разделилась на две ветви: Алигьери и Дель Белло (Del Bello), но никто из них не стал ничем примечательным. Отец Данте - Алигьеро - владел небольшими земельными угодьями и несколькими домами, но все это приносило ему доходы, которые едва-едва позволяли прокормить семью. Кажется, что был он еще и ростовщиком, впрочем, самого низкого ранга. Его незначительность больше всего выдает тот факт, что Данте никогда и нигде о нем не упоминает, что говорит о том, что он не питал к нему ни привязанности, ни уважения.
Алигьеро женился на некой Бэлле, о которой нам известно лишь то, что она рано умерла, родив ему сына. Мальчику в этот момент было от трех до пяти лет, возможно, именно поэтому он никогда не упоминал и о матери - он ее попросту не помнил. После смерти Бэллы в доме появляется мачеха - Лапа - которая подарит Алигьеро еще троих детей: мальчика и двух девочек. Многие биографы пишут о том, что детство Данте было весьма несчастливым в этой семье, где мать не была ему матерью, а брат и сестры являлись таковыми только наполовину. Пожалуй, это - единственная доказанная причина, по которой Данте на всю жизнь остался мрачным, замкнутым и меланхоличным. Правда, из тех немногочисленных свидетельств о своих родственниках, которые нам оставил сам Данте, можно сделать вывод, что они были очень близки и всегда помогали друг другу, особенно - в сложные моменты. Его сводная сестра Тана, как свидетельствует строка в Новой жизни, заботливо ухаживала за ним во время болезни, а сводный брат Франческо одолжил ему довольно большую сумму денег и затем добровольно последовал за поэтом в изгнание.
Во Флоренции до сих пор существует "дом Данте". Но нельзя с уверенностью сказать, что это именно тот дом, в котором будущий поэт родился и вырос, потому что этот "настоящий" дом был снесен, когда Данте отправили в изгнание - разрушение дома было обычной практикой по отношению к поверженным политическим врагам. Тем не менее, этот сохранившийся дом находится поблизости от того места, где когда-то стоял дом Данте, места, называвшегося "sesto di Porta San Pietro". Мы не знаем, что собой представляло это строение, но известно, что в те времена дома во Флоренции оставляли желать много лучшего в смысле удобства. Разумеется, в них не было ни водопровода, ни туалетов; полы представляли собой утоптанную землю, покрытую соломой, которая гнила и издавала отвратительный запах; окна были деревянными, освещение обеспечивалось факелами, а отопление - жаровнями.
Флоренция времен Данте не была тем великолепным и светлым городом, каким мы знаем его сейчас. В то время она насчитывала около пятидесяти тысяч жителей. Несмотря на то, что уже был построен второй круг городских стен (чтобы расширить площадь города), она была все же слишком переполненной, с узкими и кривыми улочками. Из приличных и ценных, с художественной точки зрения, зданий в ней был только Баптистерий Святого Иоанна, да и тот еще не был облицован мрамором. Вид Флоренция имела весьма строгий и угрожающий, благодаря длинным и узким башням, которые надстраивали к своим домам местные аристократы. Великолепен был только пейзаж: этакая корона из холмов, среди которых протекает Арно. Жилые кварталы располагались на правой стороне реки, которая соединялась с левой единственным мостом - Ponte Vecchio.
Все городские школы были в руках священнослужителей, и предлагали учащимся всего два курса: низший (так называемый trivio) и "продвинутый" (quadrivio). Данте прошел оба эти курса, по всей видимости - в школе при братстве хвалильщиков церкви Santa Maria Novella, где учился и Чимабуэ. Ничто не говорит о том, что он много вынес из этой учебы, еще и потому, что в школах практически не было книг. В этот период из книг изучалось в основном Евангелие, потому что произведения латинских авторов, уцелевшие при набегах варваров, все еще были "погребены" в архивах монастырей (чаще всего - бенедиктинских), а за Средневековье практически ничего не было написано. Поэтому к концу учебы Данте умел читать и писать, производить четыре основных математических операции, неплохо переводить с латинского и, возможно, имел некое смутное представление об истории и философии, которая в то время сводилась к теологии. И больше ничего.
Из всего его детства нам известен всего один эпизод, который, однако, оказался решающим для всей его жизни и творчества: встреча с Беатриче. Историки долго спорили о реальности этого персонажа, некоторые утверждают, что это была всего лишь фантазия. Но, в конце концов, было выяснено, что речь идет о реально существовавшей девочке - дочери Фолько Портинари (Folco Portinari), очень уважаемого флорентийского банкира. Беатриче была почти что ровесницей Данте; когда она выросла, ее выдали замуж за Симоне де' Барди; умерла она в 1290 году, возможно, при родах.
Данте говорит, что он встретил ее в 1274 году на детском празднике, когда им обоим было по девять лет. Но к этим сведениям нужно относиться с большой осторожностью (стоит сразу оговориться, что вся биография Данте полна предположениями, неточностями и разными оттенками "возможно" и "предположительно"), потому что у Данте было гораздо больше суеверия, чем точности по отношению к числам. Его слабость к числу 9 (которое является квадратом числа 3 и потому сочтено Данте совершенным числом) прослеживается и в Божественной Комедии с ее терцинами; песнями, поделенными в свою очередь на тридцать три строфы; девятью кругами Ада и т.д. Кроме того, он пишет, что после первой встречи он увидел Беатриче еще только раз - в возрасте 18 лет (снова "привязка" к числу 9, которая позволяет с большой вероятностью предположить, что Данте несколько "подправил" календарь событий, чтобы как можно более точно соотнести их со своими арифметическими символами).
В "Новой Жизни" - своем первом произведении - он повествует о том, что, оказавшись рядом с этой девочкой, одетой в белое, он был настолько поражен ее потаенной и стыдливой красотой, что так никогда и не смог ее забыть. Возможно, что так оно и было, в том смысле, что увидев Беатриче, Данте впервые в жизни испытал чувственное волнение, воспоминание о котором именно из-за своей новизны и осталось в его памяти. Все же остальное он добавил, исходя из поэтических традиций своего времени, о которых ниже еще будет сказано.
Итак, Данте окончил школу (из которой мало что вынес) и вот тут-то ему очень повезло с новым "учителем", который дал ему намного больше, чем все годы учения, - Брунетто Латини (Brunetto Latini; именно с ним Данте и встречается в седьмом круге Ада). Он был нотариусом, известным не только благодаря своему профессионализму, но и благородству, высочайшей культуре и тактичности, которые делали его кумиром всех салонов и первосортным дипломатом. Коммуна Флоренции (который он не раз оказывал услуги) послала его в Испанию в качестве посла во время войны с Сиеной и Манфреди. И именно там он и находился в тот момент, когда имперские войска победили при Монтаперти и гибеллины вернулись во Флоренцию, чтобы отомстить своим противникам. Брунетто, бывший гвельфом, не вернулся в родной город. Он предпочел изгнание и остался жить между Монпелье и Парижем, где и написал на французском Tresor (Li livres dou tresor) - своего рода энциклопедию, в которой попытался обобщить все знания своего времени. На родину же он вернулся лишь в 1266 году, после битвы при Беневенто, в которой его партия снова оказалась в седле. И он принес во Флоренцию веяния новой рационалистской культуры, которой надышался во Франции. Нельзя сказать, что он отличался оригинальными идеями, но он много видел, много путешествовал, много читал и умел обо всем этом поговорить. Кроме того, он был почти идеальным гражданином и членом своей партии. Единственное, что оставляло желать лучшего, это его личная жизнь (недаром Данте помещает его в седьмой круг Ада, где мучаются содомиты), которую он строил, исходя из своей нетрадиционной ориентации, впрочем, во Флоренции того времени это мало кого удивляло и беспокоило, несмотря на имевшийся закон, каравший подобные отношения.
Как раз, встретив его в Аду, Данте любовно обращается к нему: "учитель", что заставило многих поверить в то, что Брунетто был, так сказать, его "материальным" учителем. На самом же деле это было не совсем так. Просто Данте (как и многие другие молодые литераторы) общался с Брунетто и впитывал все то, что тот говорил или писал, и что в итоге вылилось в знаменитый dolce stil nuovo - "сладостный новый стиль".
И вот здесь-то мне бы хотелось сказать несколько слов о "генеалогии" этой школы.

Итальянская поэзия того времени была не чем иным, как "филиалом" провансальской поэзии, зародившейся во Франции примерно двести лет до того. Франция была первой европейской страной, осознавшей важность и значимость "народного" языка (volgare), то есть - жуткой мешанины из оставшегося от римлян латинского, разговорного кельтского древних племен Верцингеторигов и германского, навязанного франками. Впрочем, это был даже не один, а два "народных" языка, которые получили свое название "volgare" из итальянского.
Первой литературной попыткой, созданной на этих архаичных "французских" языках, была Canzone di gesta - эпическое, религиозное и рыцарское произведение, появившееся на свет во времена Рыцарства и Крестовых походов. В Италии эта традиция плохо прижилась и проявилась в основном в имитациях, отчасти потому, что рыцарство здесь не пустило глубоких корней, да и участие в Крестовых походах было весьма скромным, отчасти - из-за того, что латинский для итальянцев не был привнесенным языком, а на протяжении веков являлся языком народа, что придало ему удивительную живучесть, несмотря даже на то, что в этот период народ на нем уже больше не говорил.
Но в конце XI века даже во Франции уже утих тот мистический и завоевательский пыл, который был вдохновлен приключениями в Святой Земле. И при дворах местных правителей, которые в то время делили между собой эту страну, вошла в моду новая поэзия: легкая, ироничная, антиклерикальная и несшая на себе явный арабский отпечаток. Ее высочайшими покровителями были граф Вильгельм (правивший Пуатье и Аквитанией), который, побывав в Иерусалиме ради защиты Веры, начисто эту веру потерял, и его дочь Леонора, дважды ставшая королевой: сначала - Франции, а затем - Англии. Это были два распущенных, непокаявшихся грешника без каких бы то ни было предрассудков, которые вложили в чувственные и интеллектуальные удовольствия столько же пыла, сколько их предшественники - в войны и религиозное рвение.
Эта новая поэзия называлась gai saber или gaia scienza - "веселая наука". Ее певцами стали трубадуры, которые, разумеется, отражали в своих песнях вкусы и мировоззрение своих покровителей. В то время поэтам не приходилось рассчитывать на "авторские права", им нужно было устроиться при дворе какого-нибудь могущественного человека, который бы их содержал, за что они удовлетворяли его запросы. В качестве утешения им доставалась легкая жизнь при дворе, зачастую украшенная вниманием сиятельных аристократок; общаясь постоянно с аристократами, в конце концов они и сами причисляли себя к таковым, нося, подобно своим хозяевам, торжественные мантии, расшитые золотом и отороченные мехом, и участвуя в охотах и турнирах. Как правило, чтобы ублажить своих покровителей, они сочиняли не только стихи, но и музыку к ним, и в конце застолий декламировали свои произведения, аккомпанируя себе на лютне.
В поэзии существовало несколько стилей: песни (или канцоны) посвящались любви; о страданиях и смерти писали плачи. Баллада повествовала о каком-нибудь событии, а сирвента была военной песней. В тенцоне содержались рассуждения о философии и морали, серенада была вечерним посвящением, а пастораль - диалогом. Что же до метрики, то тут пиком виртуозности была секстина - сложная последовательность "куплетов", состоящих из шести строк (stanze), изобретенная Арнальдо Даниэлло (Arnaldo Daniello), которым восхищался Данте и произведения которого он внимательно изучал.
Эта поэзия оказалась гораздо более подходящей для "экспорта", чем сanzone di gesta, потому что была она очень манерной и созданной больше на базе техники, чем вдохновения. Темы ее были весьма удобными и вполне подходящими для заимствования. Любовь в браке начисто из нее изгонялась (что и понятно: она считалась слишком банальной для того, чтобы быть объектом галантного ухаживания, и кроме того, муза поэта должна была быть лишена каких бы то ни было уз, дабы ничей муж не мог распознать в ней свою жену). Именно поэтому-то она и полна всех этих вздохов и уклончивостей. Лишь немногие поэты смогли оставить в своих стихах следы собственной личности, например, Бернар де Вентадур (которого "щедрый на похвалы" Петрарка признавал уступающим лишь... самому себе), Рамбальдо де Вакуира, Пер Рамон и Фоке де Роман.
Трубадуров в Италию "занес" крестовый поход против альбигойцев, которые нашли защиту в лице правителей Южной Франции (больших любителей и покровителей поэзии). Приютили они альбигойцев не из соображений теологии (не веря ни во что, они не верили и в ереси), а из-за того, что ересь была прекрасным поводом для утверждения независимости их центральной власти как от духовного влияния Церкви (которая облагала всех налогами, называвшимися десятинами, да и вообще везде совала нос), так и от временной власти Парижского Короля, который (не будучи им) называл себя Королем Французским. Каждый из этих двух "противников" пытался подчинить себе всю страну. Поэтому для графов Прованса, Аквитании и т.д. отход от них в плане религиозном был неплохим способом борьбы за собственную автономию. Потому-то эти правители и оказались вовлеченными в борьбу с альбигойцами. Кто-то из них потерял в ней жизнь, кто-то - свои владения, их дворы были рассеяны... Трубадурам пришлось искать других покровителей. И многие из них нашли таковых в Италии.
Здесь - в качестве их предтечи - уже имелся и один местный трувер - Сорделло да Гойто (Sоrdello da Goito), которым Данте искренне восхищался. Сын мелкого аристократа из Мантуи, всегда предпочитавший покою захолустья жизнь бродячего поэта, он, в конце концов, обосновался в Вероне, при дворе Графа Сан-Бонифацио. Красивый, элегантный, веселый и остроумный, он "отплатил" своему покровителю самой черной неблагодарностью, уведя у него жену Куниццу - сестру Эццелино да Романо - с которой позднее расстался (неизвестно - по чьей инициативе). То ли опасаясь мести графа, то ли потому, что чувствовал себя там вольготнее, Сорделло перебрался в Прованс - "родину трубадуров", где стал одним из них, переняв и их язык и став одним из лучших представителей этого поэтического течения. Но не он принес его в Италию. Поэтическое искусство труверов пришло - в основном на Север страны - вместе с теми, кто искал здесь убежища. В Северных областях Италии была очень развита жизнь в замках, мало чем отличавшаяся от жизни французских аристократов. Посему благородные дамы - умиравшие в своих владениях от скуки - были рады распахнуть двери бродячим менестрелям, приносившим с собой дыхание современности, фантазии, эротики и разных чудес.
Некоторые же из труверов отправились на Юг, польстившись на меценатство Фридриха II, при дворе которого они также встречали самое щедрое гостеприимство. Фридрих и сам пописывал стихи. Писали и его сыновья - Манфред и Энцо, и его Первый Министр Пьер делле Винье (Pier delle Vigne), а также и некоторые придворные, такие как Ринальдо д'Акуино (Rinaldo d'Aquino), Джакомино Пульезе (Giacomino Pugliese), Гуидо делле Колонне (Guido delle Colonne) и Якопо да Лентини (Jacopo da Lentini).
Эти имена стоит запомнить, потому как именно они стали "первопроходцами" в сложении стихов не на латыни, а на народном языке, который, впрочем, еще с трудом можно было назвать итальянским. Это был своего рода "благородный вариант" сицилийского наречия, наиболее ярко раскрывшийся в поэзии Чулло д'Алькамо (Ciullo d'Alcamo) - самого необычного и искреннего из этих поэтов. Но темы для их произведений были принесены на Сицилию именно трубадурами, так что в любом случае эти стихи были лишь подражанием. Для приобретения истинно итальянского характера эта поэзия должна была добраться до Флоренции.
И она добралась - незадолго до рождения Данте. Здесь появились Гуиттоне д'Ареццо (Guittone d'Arezzo), Фолькаккьеро дей Фолькаккьери (Folcacchiero dei Folcacchieri), Арриго Теста (Arrigo Testa), Бонаджунта Орбичани (Bonagiunta Orbiciani), Паоло Ланфранки (Paolo Lanfranchi) и Чакко дель'Ангуиллара (Ciacco dell'Anguillara). Самые знаменитые из них также изначально выступили как подражатели поэтам Прованса. Но вскоре тематика стихов резко поменялась, поскольку Флоренция жила не только (и не столько) интересами владельцев замков и их скучающих жен, сколько - страстями, разыгрывавшимися вокруг политических партий и событий. Поэтому самые знаменитые стихи Гуиттоне д'Ареццо посвящены битве при Монтаперти.
Но, коль скоро во Флоренции не могло возникнуть школы без того, чтобы тут же не возникла ее "антишкола", через несколько лет появляется новое направление в поэзии, к которому в дальнейшем и примкнет Данте. Трудно составить "генеалогическое древо" этого нового явления, но, кажется, его появлением мы обязаны сыну Фридриха II - Энцо, бывшему в то время в плену в Болонье и выплескивавшему свою тоску в стихах, в которых он вспоминал творения трубадуров при дворе своего отца. Его поэзия была "принесена" во Флоренцию не напрямую, а посредством подражавшего ему юриста и философа Гуидо Гуиницелли (Guido Guinizelli), который своей канцоной "A cor gentil repara sempre amor" фактически создал "манифест" Нового стиля.

Следующая




Карта сайта


© 2004-2017
© Idea by Svetlana Bleyzizen
Все права защищены.
Любое воспроизведение данного материала в целом либо его части запрещается
без согласия администрации сайта "Italia Mia".

 
© Design by Galina Rossi