Очарование портрета европейского Сеттеченто

Энрико Вентурелли

(Оригинал этот статьи был опубликован в журнале "Pride" в январе 2004 года
по поводу открытия одноименной выставки в Бергамо)

Через несколько лет после смерти Фра Гальгарио (1655 - 1743) граф Франческо Мария Тасси (Francesco Maria Tassi) написал первую биографию знаменитого бергамасского художника. В ней, после щедрого расточения комплиментов художнику, он решил вспомнить - наверняка без всякой задней мысли - что он не был склонен к написанию женщин, и мало он написал их на фоне огромнейшего количества портретов, созданных сим мастером в течение своей долгой жизни. Кроме того вспоминает он и о том, что был он человеком весьма набожным, смиренным и нелюдимым. И наконец, заключает он свои воспоминания тем, что был он весьма нежен со своими учениками, которые проводили больше времени в организации шуток, наносивших ущерб их учителю, чем в прилежном учении, и действительно из множества тех, кто посещал эту школу, почти никто не сумел приблизиться к его прекрасной манере живописи.

Это наблюдения, собранные в конце биографии, как-будто Тасси, скрупулезно рассказав о профессиональной стороне жизни художника, тоже захотел завершить свое творение портретом - живым описанием личности Фра Гальгарио. Он мог промолчать, мог рассказать о чем-то другом, мог изобразить его монахом слегка застенчивым, слегка женоненавистником и в то же время заботливым и терпеливым со своими учениками. Сомневаюсь, что граф Тасси подобными замечаниями желал донести до нас - какого рода были интимные чувства Фра Гальгарио, возможно, он просто удовольствовался тем, что соединил мастерство художника со сдержанностью и неуверенностью человека. Поэтому мне кажется, что медальон, изготовленный Тасси, сам по себе не позволяет нам заподозрить во Фра Гальгарио гомосексуальные желания, но существуют картины, и они-то - определяющи. Длинная вереница - прекрасно представленная на выставке в Бергамо - блестящих портретов юношей, трогательные произведения, перед которыми мы можем представить художника, взволнованного процессом изображения своей модели, в акте его вдыхания, как сказал бы Джованни Тестори.

Тем, кто пожелает посетить выставку, я советую сравнить произведения, расположенные в разных залах, следуя поясняюшему комментарию Федерико Дзери: "что же до мужчин, то качество отдельных полотен снижается в зависимости от их возраста, и многие портреты мальчиков и молодых людей движутся по концентрическим орбитам - вокруг идеальной модели с большими глазами и пухлыми изогнутыми губами". Присмотревшись к ним внимательно, возникает ощущение, что некоторые модели вызывают восхщение художника, и благодаря ему [восхищению] и родились образы трепещущие, трогательные, способные вызвать сильные эмоции в чутком зрителе.

Все тот же Тасси напоминает нам, что именно эти картины имели ошеломляющий успех, за границей Фра Гальгарио прославился почти что исключительно благодаря этим экстравагантным головам юношей. Экстравагантность состояла в том, что модели одеты в яркие костюмы и невозможные шляпы, а также - в том, что они запечатлены в слегка ироничных позах художников, начинающих свое общение с кистями и резцом. Из-за этих переодеваний считается, что в действительности это не портреты, а жанровые картины, представляющие идеализированные и в некотором роде стандартизированные фигуры, короче говоря, - картины, имеющие мало общего с чувствами художника, тем более, что они были написаны в большом количестве, скорее - из-за заказов настаивавших коллекционеров, чем по желанию самого художника. Скажем, Фра Гальгарио, будь на то его воля, не написал бы их столько. Но, если в прошлом критика зачастую недооценивала власть заказчика в создании произведения, сейчас, мне кажется, она ее преувеличивает. Высокая оценка голов юношей кисти бергамасского монаха коллекционерами несомненна, но, чтобы вызвать желание у заказчиков, должны были появиться прототипы (я думаю о Юноше в шляпе с пером из Музея Польди-Пеццоли), в начале должна была появиться какая-нибудь голова юноши, написанная исключительно по желанию самого Фра Гальгарио, к тому же Тасси - слова которого не подвергает сомнению ни один из современных ученых - гарантирует нам, что он [Фра Гальгарио] всегда копировал природу!

Реализм Фра Гальгарио произвел странные эффекты; и правда - этот самый суровый реализм подвиг нас, современных зрителей, считать изображенных юношей нереальными: слишком красивыми, идеализированными; а стариков - напротив - столь уродливыми, дряблыми и землистыми, что они кажутся нам гроттескными преувеличениями, продиктованными желанием социальной критики. В общем - ни красавцы, ни уродцы не соответствуют действительности! Гораздо же более вероятно, что Фра Гальгарио настолько талантлив, его красавцы и его уродцы настолько сильны, что мы не выдерживаем, глядя на них, нам кажется, что мы ощущаем запах из кожи, их дыхание и - возможно - постигаем какую-то их мысль, и посему в конце концов начинаем полагать, что они чрезмерны и, следовательно - неестественны.

В этом смысле потрясающ Портрет Джованни Секко Суардо со слугой - один из немногих двойных портретов, созданных Фра Гальгарио. Если жанр двойного портрета предполагает соединение в одной картине отца и сына, или же двух коллег, или даже наставника и ученика, не появляется повод для удивления, но в случае слуги возникает вопрос: что подвигло молодого аристократа "принять" в свой портрет того, кто, судя по виду, мог бы быть его ординарцем? И снова предлагается "очистить от смысла" это лицо на втором плане, предположив, что оно представляет собой ни что иное, как дышаший эквивалент скульптурного бюста, часто присутвующего на других портретах и выполняющего декоративную роль или же являющего собой аллюзию на культуру, которую представляет. Не верю. Разумеется, остаются вопросы, которые, с другой стороны, являются составляющей частью очарования картины. Если же действительно двойной портрет - это изображение отношений, какого же рода были отношения между этим слугой с лицом, отмеченным печатью лет и опыта, и молодым и мягкотелым аристократом без парика и в роскошном домашнем платье? Несомненно лишь то, что это полотно ни за что не излучало бы столько очарования, не будь на нем этой головы старика.


© Перевод с итальянского Светланы Блейзизен